Отправь SMS - поддержи наш сайт

Номер 17-18, июль 2001

Огонь как орудие труда

Н. Сухомлинов

• Немного о стереотипах

• Истоки наших бед

• Что же все-таки жгут?

Немного о стереотипах

Из школьного курса истории мы знаем, что освоение новой территории, становление государственности и формирование цивилизации начинается с подсечно-огневого земледелия. Ну, с теми далекими временами все понятно - земли много, а возможностей мало. Вот и появляется некий вариант кочевого земледелия. С увеличением плотности населения и дифференциации труда огонь как орудие труда в природопользовании постепенно теряет свои позиции.

Это правило, как и всякое другое, имеет свои исключения. Россия XXI века, несмотря на высокую плотность населения и выраженную дифференциацию труда, широко применяет огонь не только в сельском хозяйстве, но и вообще в природопользовании. По крайней мере, на Дальнем Востоке ежегодное (иногда по два раза в год) сжигание всего, что может гореть в природе, стало традицией, стереотипом природопользования и поведения вообще. Поджигание травы все равно где - в городе, на огороде или в лесу, стало не только привычкой, но и потребностью.

Еще первые русские колонизаторы столкнулись здесь с двумя типами стихийных бедствий - с наводнениями и лесными пожарами. Причем, лесные пожары, уничтожая леса, провоцируют и усиливают наводнения. Собственно, более уместно говорить не о лесных пожарах, а о пожарах в природе вообще. Но термин "лесные пожары" более укоренился как в просторечии, так и в науке, и в СМИ. Нам так и не удалось выяснить, что же под ним подразумевается - пожары только в лесных экосистемах или пожары в природе вообще. Оба варианта вполне реальны. Первый - потому что в государственной практике принято оценивать ущерб только от потерь древесины на корню по таксовой ее стоимости. Второй - потому что ущерб от сгоревшей нелесной территории все же осознается, и понятие "лесной пожар" вполне может применяться и к пожарам в природе как к более широкому явлению. Понимая необходимость строгого подхода к используемой терминологии, мы будем пользоваться понятием "пожары в природе".

Истоки наших бед

Лето и осень 1998 г. запомнятся дальневосточникам надолго. Четыре месяца смога и огромные гари на месте тайги, казалось, должны были заставить задуматься о причинах этой регулярно повторяющейся трагедии.

Тогда было много разговоров по этому поводу и не только в российских, но и в зарубежных СМИ. Эти пожары называли "катастрофой планетарного масштаба".

СМИ, специалисты лесной службы и представители власти, комментирующие пожарную ситуацию этого года, сходятся в одном: катастрофа эта - дело рук человека, который не ведает что творит, ибо причина возникновения пожаров кроется в неосторожном обращении с огнем. С завидным упорством все твердят об окурках и плохо затушенных кострах. Между тем, элементарные наблюдения показывают, что костры и окурки не тушатся вообще, и в этом даже есть своя логика. А в самом деле, чё их тушить-то, когда и так все кругом полыхает?

Не отрицая фактор неосторожности, нельзя, однако, согласиться с тем, что он единственный. Мало того, нельзя согласиться и с тем, что он основной.

Всестороннее изучение ситуации показывает, что основная причина пожаров в природе Дальнего Востока - осознанное поджигание травы. Верховые пожары - это уже нежелательное, но закономерное следствие использования огня в качестве инструмента в природопользовании.

Почему же архаичная традиция пиротехнического природопользования возникла и укоренилась именно на юге Дальнего Востока? Нам кажется, что, поняв это, мы сможем понять и причину применения огня в природопользовании и в других регионах России, ибо на Дальнем Востоке уж как-то это все показательно и ярко.

К тому моменту, когда Россия открыла для себя Амур, на его землях кормились не только "охочие" и "оленные", но и "землепашные" тунгусы. Не важно кого именно подразумевали первооткрыватели Амура под этим названием. Важно то, что в Приамурье было земледелие, которое, видимо, к тому времени уже миновало подсечно-огневую стадию. Однако вслед за разведывательной экспедицией сюда пришла экспедиция военная. Основным её результатом явилась ликвидация земледельческого аборигенного населения и вместе с ним - региональных стереотипов сельскохозяйственного природопользования. Военный этап, видимо, был настолько эффективен, что местные земледельцы так и не вернулись на свои земли. В результате для этой территории наступил этап запустения. Таким образом, к моменту собственно государственной колонизации, начатой в середине XIX века, аборигенного земледельческого населения на левобережье Амура практически не было. Соответственно, русским не у кого было перенимать культуру землепользования.

Для русских Приамурье явилось территорией нового освоения в условиях ослабленной государственности, как это обычно и бывало в отдаленных колониях. Начинали, естественно, с подсечно-огневого земледелия и залежной системы. Широкое и повсеместное использование огня стимулировалось процветанием захватного права на землю. Это право, в свою очередь, способствовало формированию многоземелья, т. е. ситуации, когда один производитель имел гораздо больше земли, чем мог обработать. Менялись времена, политический строй и лик территории, но до сих пор неизменными остаются эти два основополагающих фактора, сформировавшие и поддерживающие пиротехнический стереотип природопользования на Дальнем Востоке. Именно захватное право и многоземелье, подкрепленные природными условиями и ослабленной государственностью, позволили сельскохозяйственным палам не только дожить до наших дней, но и значительно упрочить свои позиции.

Освоение края было бурным и довольно диким. Но именно это способствовало быстрой самоорганизации дальневосточных сельскохозяйственных производителей. Многоземелье и продолжающийся самозахват земли начали уравновешиваться разделом земли "снизу", когда крестьяне сами перемеряли и легализовывали захваченные земли, а излишки сдавали в аренду китайцам и корейцам. Возникли первые предпосылки для перехода к интенсивным формам земледелия. Но тут грянули коллективизация и советская система экономики, что повлекло за собой новый и радикальный передел собственности, активизацию освоения целинных земель, регулярное и полное изъятие не только прибавочного, но часто и необходимого продукта во имя выполнения плановых показателей. Похоже, накопление капитала играет в эволюции экономических систем ту же роль, что и накопление органического вещества в эволюции систем экологических. Постоянное изъятие капитала хозяйствующих субъектов имело своим следствием возврат к экстенсивным технологиям, повсеместный, теперь уже полностью нелегальный, хотя и для всех очевидный самозахват земли и новый импульс к возрождению элементов подсечно-огневого земледелия. В результате даже появился термин - многоземельные совхозы, в которых освоенных угодий оказывалось заведомо больше, чем хозяйство в состоянии обработать. Перестройка и новый передел собственности ситуацию только обострили. Фактически, хоть и в несколько смещенном виде, но вернулась залежная система земледелия, при которой забрасываются уже распаханные земли и разрабатывается целина, в том числе на месте леса. С ее возвращением еще больше укрепилась потребность жечь все, что горит.

Такая "пустыня" может остаться после хорошего пала. На этом месте уже второй год ничего не растет. Фото: Е. Симонов.

Что же все-таки жгут?

С чем борются и чего добиваются? Основная цель любого поджога (кроме развлечения или умышленного уничтожения имущества типа стога сена у соседа) - убрать прошлогоднюю траву. Второстепенная - борьба с лесом, чаще всего - с его возобновлением. Больше всего и в том, и в другом заинтересованы животноводы, которым нужны пастбища и сенокосы. В условиях Дальнего Востока под такие угодья можно использовать верховые осоковые болота, луга и лесные поляны. Болота, многочисленные на юге Дальнего Востока, малопродуктивны. Луга являются наиболее продуктивными и ценными угодьями, как для скотоводов, так и для пчеловодов. Однако их мало и они очень чувствительны к антропогенному воздействию. Наиболее перспективными, желанными и доступными являются пастбища лесного происхождения: на вырубках, полянах, опушках. Лес на Дальнем Востоке возобновляется очень активно, и так же активно животноводы противостоят этому. Такая ситуация закрепляется почти полным отсутствием государственного законодательного регулирования использования пастбищно-сенокосных угодий. Поэтому один скотовод по мере необходимости может выжечь лес под пастбища и сенокосы и какое-то время поддерживать безлесность "своей" территории, а в это время другой в силу разных обстоятельств может забросить свой участок, который тут же начинает зарастать лесом. Вокруг дальневосточных поселков осенью и весной выжигают все, что может гореть. Поджигали бы, наверное, и в другое время, но летом мешают дожди, а зимой снег. При этом коровы, козы и гуси находятся на вольном выпасе почти круглый год. Во избежание потравы поля стараются относить как можно дальше от поселков. Считается, что лучше всего их прятать в лес, поэтому при избытке распаханной земли выжигают и распахивают участки леса.

Таким образом, ситуация многоземелья по-прежнему поддерживается слабым государственным контролем, при котором процветает самозахват и залежная система земледелия. Прежде всего забрасывают те земли, которые невыгодно обрабатывать. К ним относятся мелиорированные угодья, поддержание плодородия которых требует постоянных усилий и финансовых затрат, а также не заболоченные, но малопродуктивные участки. В залежах оказываются и богатые земли, обработка которых невыгодна по социальным или экономическим причинам (материально-техническая несостоятельность землепользователя, неудобное расположение угодий и т.п.). Самозахвату подлежат "ничейные" (главным образом относящиеся к госфонду или коллективным маломощным хозяйствам) залежи или лесные территории. Так или иначе, сенокосы и пастбища почти все являются самозахватными. Вся эта чехарда с сельскохозяйственными угодьями в конечном итоге порождает фактическое существование залежной системы сельского хозяйства, которая всегда и везде держалась на использовании огня в качестве орудия труда.

Огонь на Дальнем Востоке не применяет только ленивый или, что гораздо реже, убежденный противник такой формы природопользования. Но самыми, в буквальном смысле, пламенными противниками родной природы оказываются заготовители сена. Сено косят раз в сезон: в конце июня - начале июля. Однако в конце июля и в августе по законам муссонного климата идут интенсивные дожди, благодаря чему трава на сенокосах успевает подняться и даже бросить семена. Считается, что вручную, а часто - и машинами, косить на следующий год по стерне невозможно. Если учесть, что сенокошение, ко всему прочему, еще и выгодный бизнес, то легко себе представить, как крестьяне стремятся непременно сжечь все сенокосные угодья, если не осенью, то уж весной обязательно. При этом большинство из них отдает себе отчет в том, что при столь мощном пирогенном прессе биопродуктивность сенокосов неуклонно снижается, а видовой состав трав меняется и обедняется. Однако это приводит не к отказу от палов, а лишь к идее о необходимости оставлять "воспроизводственные" участки, семена с которых должны распространяться на соседние гари. Правда и этого не делают по причине недостатка средств. Кроме того, крестьяне психологически не готовы контролировать палы, чему в немалой степени способствует отсутствие частной собственности на землю.

Итак, земледельцы с помощью огня убирают прошлогоднюю стерню на пашнях, скотоводы - стимулируют раннее появление травы на пастбищах и очищают сенокосы, рыбаки - создают более комфортные условия на берегах рек, охотники - повышают первичную продуктивность охотугодий, дорожники и связисты - ухаживают за полосами отчуждения, пограничники - обрабатывают линию инженерно-технических сооружений, все перечисленные категории - истребляют "мошку и клеща", создают "минерализованные полосы" вокруг охраняемых от огня объектов, уничтожают мусор.

Ситуация осложняется еще и тем, что человек как вид является больше пироманом чем пирофобом. Это имеет свое эволюционное объяснение. На заре формирования человеческого общества, когда естественный отбор и соответствующее генетическое закрепление поведенческих механизмов еще играли большую роль, отношение к огню не могло не найти своего отражения в наследуемых признаках. Власть над огнем для первобытного человека означала неоспоримые преимущества в борьбе за существование. Естественно, пирофобы в этих условиях имели мало шансов на выживание и закрепление своих признаков на наследственном уровне.

Поэтому все, особенно подростки, поджигают траву еще и просто так, потому что так делают все и так делать хочется. Как ни странно, наиболее распространен последний вариант. Именно немотивированные поджоги и наносят больше всего ущерба, хотя бы уже потому, что в этом случае палы производятся там, где с хозяйственной точки зрения делать этого не надо или нельзя.

При этом сгорает огромное количество заготовленного сена, хозяйственных построек, мостов, столбов линий электоропередач и т.д. Регулярные взрывы армейских складов с боеприпасами с удручающей монотонностью совпадают с пиками пожарной опасности в природе. Однако даже на такой устрашающий факт мало кто обращает внимание. Массовое сознание, развращенное разгулом рукотворной огненной стихии, даже такого рода ущерб воспринимает спокойно.

Семейство сайтов Forest.RU: Всё о российских лесах | Дубы Евразии | Всероссийское Движение "Возродим наш лес" | Российский музей леса | Обзоры прессы и аналитика | Леса Новгородчины | Всё о сибирском кедре и его родственниках | Национальный парк "Угра" | Алтайская авиабаза | Красноярский Центр защиты леса | Всё о грибах

Forest.RU для Вас: Войти в семейство сайтов | Книги и видео

К началу этой страницы

На входную страницу

Напишите нам!